02.06.2013 в 20:50
Пишет Commissar Paul:Принимаю заявки и предлагаю заявки
URL записи02.06.2013 в 21:06
Пишет Arme:была уже идея... ("ни дня без драббла")
Предлагаю забавный флэшмоб: "ни дня без..." - когда заданного персонажа надо не визуализировать, а написать короткую сценку с ним. Хоть бы и просто обмен репликами - или "портрет в интерьере" - но словами. Так будет больше "того, что от себя".
Уточнения по предлагаемой затее:
1) сценка действительно короткая. Т.е. "абзац-другой". Или короткий диалог. То, что называют "драбблом".
2) 7 дней.
3) участвующие оговаривают "фэндомы", из которых можно выбирать персонажей для них.
URL записиПредлагаю забавный флэшмоб: "ни дня без..." - когда заданного персонажа надо не визуализировать, а написать короткую сценку с ним. Хоть бы и просто обмен репликами - или "портрет в интерьере" - но словами. Так будет больше "того, что от себя".
Уточнения по предлагаемой затее:
1) сценка действительно короткая. Т.е. "абзац-другой". Или короткий диалог. То, что называют "драбблом".
2) 7 дней.
3) участвующие оговаривают "фэндомы", из которых можно выбирать персонажей для них.
Мне достался Франсуа Бюзо
Делаю семь лет из жизни гражданина Бюзо)
Аффтар просит заранее простить его, ибо оно не писало ничего по теме с 2005 года.
1770 год
Франсуа сидел совсем один под огромным раскидистым деревом. Рядом с ним, на изумрудной траве, аккуратной стопочкой лежало несколько маленьких книжек. Но мальчик, казалось, совсем забыл о них. Он застывши смотрел в светлую даль, не в силах оторвать взгляд от родных плодородных полей. Его детские мысли были почти совершенно бессвязны, обрывчаты, но так вдохновляюще-сладки. Франсуа думал, что сейчас, пробежавшись по холму, он сможет взлететь с этим порывом безмятежности, греющим его сердце, взвиться ввысь над зеленью перелесков и синевой рек.
Но он и не догадывался, что кто-то посмеет нарушить его воистину святое спокойствие, что кто-то прервёт его полёт. Однако из-за дерева уже вышла нескладная девочка в розовом платьице. Она кашлянула, и дотронувшись до плеча Франсуа, нарочито громко произнесла:
- Простите, мой милый кузен. Но маменька будет ужасно расстроена, ежели вы пропустите обед. Вам следует поспешить.
В тот же миг сердце кольнуло страдание. Он повернулся к ней, и глядя ещё затуманенным, но уже огорченным, взором чётко ответил: "Хорошо".
1777 год
Самое начало весны, но и небо, и воздух уже успели перемениться, земля задышала любовью. Франсуа сидит у маленького окна и, глубоко вздыхая, тихонько улыбается. Он вспоминает своё детство, которое сегодня, кажется, ушло от него навсегда. Ему исполнилось семнадцать лет. И он, как ни странно, совершенно счастлив здесь, в коллеже. Потому что вместо до ужаса волнительной встречи с родными, он получил из дому хорошие книги. Юноша совершенно точно знает, что с радостью пойдёт по стопам покойного отца.
1784 год
Это благодатное время было отравлено. Цветение свежей зелени больше не радовало глаз, оно рождало в сердце лишь почти абсурдную и нервную зависть к свободе флоры. Раньше он всегда любил конец апреля, эту бархатную теплоту воздуха, наполненного нежными ароматами. Но этот апрель был именно отравлен, безнадёжно отравлен его собственной свадьбой, к которой, как ему ещё вчера казалось, он был совершенно готов. С каким огромным воодушевлением совсем недавно Франсуа возвращался домой из Парижа, с таким же огромным стыдливым страхом сидел он сейчас за своим столом. Сидел и плакал, пряча рыданья и красноту лица рукавом своей сорочки. Огромная мерзость, помноженная на страх. Марианна была абсолютно счастлива, он же не чувствовал совершенно ничего. Полнейшее телесное онемение и колкая гадливость в сердце. Так позорно встречать утро после первой брачной ночи, покинув свою молодую жену, сбежав из спальни, где остались сонные объятия и спёртый воздух. Больше всего на свете Франсуа боялся посмотреть её доверчивые глаза, увидеть её. Лучше и дальше с болезненным упоением чёрной болью тонуть в своих утренних слезах.
1789 год
Тут началась новая жизнь, сильная и бурная, бескрайняя, как океан. Так рождалась Революция. Для него настало время, когда появилась возможность воплощать те идеи, о которых раньше нельзя было поведать никому. И сколько умных, способных людей вокруг, товарищей (Робеспьер, Петион, Ролан). Свобода, равенство, братство! Для него эти слова были настоящими и важными. Раньше самым радостным чувством для Франсуа было единение с природой, но разве это сравнится с единением всей французской нации. Настоящее и деятельное счастье.
1792 год
То была яркая, шумная осень. Тепло солнца и горячность речей. Шелест багряных листьев был весел, даже мелодичен. Никто не думал о том, что скоро небо заполнят бесконечные свинцовые тучи и грянет гром. Пронизывающий холод будет бесконечным, и в нём родится зима. Дом гражданина Ролана был полон друзей, которые были счастливы отпраздновать окончание жестоких беспорядков и, самое главное, запоздалое, но столь желанное падение монархии. Среди них был и Франсуа, который, в отличии от прочих в тот вечер, не был так безмятежен, напротив, он казался чересчур задумчивым. Из почти тёмного коридора на него с любопытством смотрела одиннадцатилетняя девочка, державшая в руках какое-то засушенное соцветие. И на секунду взглянув в эти тёплые карие, как у матери, глаза, его обуял столь сильный стыд, что всё его лицо покрылось пятнами, а вилка выпала из руки. Он чувствовал себя безмерно виноватым перед этой идиллией. Один, даже самый незначительный шаг с его стороны мог разрушить эту семью, а видеть горе ему совсем не хотелось. Он осторожно повернулся к Манон, хозяйке дома. И она с сочувственной нежностью улыбнулась ему и сказала:
- Господин Бюзо, прошу вас, сыграйте нам что-нибудь. Этот вечер не будет так хорош без пьес для клавесина в вашем исполнении.
Он поклонился и без лишних слов сел за инструмент. Только так Франсуа мог выразить глубину своих переживаний, и никак иначе.
1793 год
- Эта возмутительная клевета преследует меня всюду, - тяжко вздохнул господин Бюзо, опустившись на софу, - А ведь год только начался!
- Ничего особенного тут нет. Пора бы уже не замечать этот сор, - добродушно сказал Барбару, положив руку на плечо друга.
- Не замечать?! О, Шарль, мой юный друг, вы ничего не понимаете! К этим восьми листкам отборнейшей грязи прислушиваются многие, слишком многие, увы! - вздрогнув, трагически разъяснил Бюзо, закрыв лицо руками, - Речь идёт о чести дамы, а также и моей чести!
- Но поражение семейства Роланов, это ещё не крах всего дела! Сейчас они хотят уничтожить вашу решимость, Франсуа. Вы действительно хотите, чтоб они так легко победили нас? Лишь этой газетной низостью?
- Нет, конечно, нет! Пусть у нас не будет этого козыря, но мы решительно готовы продолжать борьбу за умы и сердца всей Франции! - взволнованно ответил Бюзо, робко ожидая одобрения в глазах друга.
- Вот и чудесно! Если наш дорогой Ролан ушёл со своего поста, и сейчас уедет, то это не станет поводом отступить хоть на шаг! - взмахнул руками Барбару.
- Отъезд... Это будет тяжёлым испытанием для меня, - Франсуа снова отвернулся от Барбару, и добавил чуть тише: - И что-то мне подсказывает, что в ваших глазах не радость от предстоящей победы, а лишь ехидное злорадство.
- Иными словами, вам нужно время, чтобы оправиться. Может быть, отдохнуть пару месяцев где-нибудь в деревне, дабы набраться душевных сил, пока произвол якобинцев... - сыпал словами Шарль, меча искры глазами, и всё больше нависая над несчастным Бюзо.
- Нет, - испуганно ответил Франсуа, и продолжил, отрешенно: - Не нужен мне никакой отдых, пока во Франции не наступят спокойные времена. Я буду нападать на них в Конвенте снова и снова, покуда народ не прозреет или тираны не срубят мне голову с плеч!
- Браво! Я восхищён, господин Бюзо! - улыбаясь, воскликнул Барбару, похлопав друга по плечу, - Вы вернулись к нам, да! Думаю за такую политическую решительность мы непременно должны распить бутылочку вина...
1794 год
Несчастная истощенная Мари прогуливалась по родному Эвре вместе со своим супругом, господином Каффьери. Но никакая радость лета не могла лишить её сердце глубокой печали. Она потеряла брата, и вот уже с месяц была совершенно больна. Она мучилась из-за бесконечной бессонницы, страхов и плача. Ей казалось, что милый Франсуа был прав, и жить в таком мире больше незачем. И только муж и второй брат, Шарль, могли, пусть и ненадолго, успокоить её. Мари шла совсем медленно, опираясь на супруга, почти задыхаясь в своём чёрном закрытом платье. Он обмахивал её веером и еле заметно поглаживал правую ручку, затянутую в перчатку. И тут Мари побледнела ещё сильнее и застыла. Сегодня на месте сожженного дома её брата поставили столб, на котором прибили табличку: "Здесь было прибежище негодяя Бюзо, заговорщика против Республики". Мари зарыдала, не скрывая чувств, громко и дико. Муж тут же обнял её, и, уткнувшись в его плечо, она, в сильной дрожи захлёбываясь слезами, произнесла:
- Жозеф, я не вижу ничего, кроме этого холма, сосен, и пожара. Это видение ужасно. И не передать словами, как я хочу, чтобы их настигло что-то ещё более жуткое.